Видит сон при море сойма
Е. Г. Гуро. День сквозь облако – дюна (1910-1913)

Термин «сойма» фиксируется в исторической и художественной литературе как название распространенных речных и озерных судов использовавшихся в Финском заливе, Ладожском, Онежском озерах и впадающих реках примерно с XVI века. Большинство исследователей считают что конструкция «соймы» разработана в Новгороде, археологи пока не находили древних «сойм», конструкцию и ТТХ этого судна мы знаем по источникам XVII века.

1) Существующая этимология

А) Этимологический словарь Макса Фасмера

Сойма, "одномачтовое судно с палубой", ладожск., онежск. (Даль), олонецк. (Кулик.), арханг. (Подв.), стар. сойм – то же, у Петра I. Заимств. из олонецк. saimu "небольшое парусное судно с палубой", люд., вепс. soim, фин. soima "крупная лодка, плашкоут", вероятно, связанного чередованием с фин. saima "вид лодки"; см. Калима 219; Лесков, ЖСт., 1892, вып. 4, стр. 102.
(В памятниках письменности упоминается с 1576 г.; см. Шмеле;в, ВСЯ, 5, стр. 195. – Т.)

Б) С.А. Мызников, Санкт-Петербург. О лексике прибалтийско-финского происхождения в костромских говорах

* Сойма, лодка с двумя парусами…1860… По середке соймы есть киль, он опускается в воду на 60-70 см., потому и может итить навстречу ветра…
* Звание судов из канала на реку Неву: полубарок, водовик, сойма (Москов. ведом., 1764 г. №17).

В) Лесков Н. О влиянии карельского языка на русский в пределах Олонецкой губернии // Живая старина. 1892. Вып. 4. С. 97 – 103.
Сойма - речное или озерное судно. Это слово тожественно съ корельскимъ и финскимъ «сойма», «сайма» - большое открытое или только на половину закрытое судно.

Г) Альманах «Соловецкое море» № 6. 2007 г., А. Епатько

* Записки новоладожского капитана Мордвинова о его четырехкратном путешествии на Соловки http://www.solovki.info/?action=archive&id=394

«Интересно происхождение самого названия «сойма». Скорее всего, это - производное от финского слова «суоми» (дословно: земля Сумь). Так называлось племя, жившее на территории современной Финляндии и впоследствии давшее название всей стране. Вполне вероятно, что ладожская сойма - тип древнефинского судна, с годами освоенного карелами и позже новгородцами».

* Альманах «Соловецкое море». № 7. 2008 г., Строительство ладожской соймы «Святой Арсений»: http://www.solovki.info/?action=archive&id=435

«Ни одно страховое общество России не бралось страховать суда, идущие с грузом по открытой Ладоге. Только в 1858 г. Адмиралтейство снарядило на Ладогу экспедицию под руководством опытного гидрографа, полковника А.П. Андреева. Ему было поручено сделать съемку Ладожского озера, нанести на карту его побережья, маяки, описать наиболее опасные мысы, мели, рифы и определить направления ветров.

В задачу исследователя входил также и подробный осмотр лодок местных типов. Описывая их, Андреев отметил незаурядные мореходные качества двухмачтовой рыбацкой лодки - соймы. Одновременно он пришел к выводу, что ничего неизвестно о конструкции судов, ходивших по Ладоге во времена Великого Новгорода».

«Посещая по долгу службы окрестные монастыри, полковник обратил внимание, что на иконах здешних подвижников изображены суда, вполне сходные с ладожскими соймами настоящего времени. «Основываясь на этом сходстве, - писал полковник, - и принимая в соображение, что ладожские соймы и доныне сохранили какой-то первобытный характер, можно заключить, что суда новгородцев были почти те же, что и нынешние соймы».

«Адмирал граф Апраксин в 1716 г. с тревогой писал Меньшикову: «Повелено делать тысяч на десять человек, чтоб больше то лучше, соймов, что на мурманское ходят». Далее Апраксин сетует в том же письме, что «образца тех сойм не знаем и мастеров и припасов нет». Через месяц Меньшиков доносит царю: «Я в сенат ездил и советовали, каким бы способом делать известные вам соймы, к чему призваны купецкие люди ладожане, которые от него не отрицаются, толь просят образцового судна, какое одно здесь я нашел». Из этой государевой переписки вытекает любопытный факт: в первой четверти XVIII в. ладожане даже не знали, как выглядит сойма!».

2) Применение термина в русском языке

А) Словарь русского языка XI-XVII вв., РАН, М., 2002, вып. 26
http://etymolog.ruslang.ru/doc/xi-xvii_26.pdf

Сойма. Небольшое речное или озерное судно с одним парусом (1366 г.). «Того лета Великого Новгорода новгородцы в Нижнем Новгороде гостей поимали, и пограбили в <с>оймах пришедш». Архан. лет., XVII-XVI вв.

Б) Национальный корпус русского языка

Н. И. Березин. Пешком по карельским водопадам (1903): «Видели вы, какие тут суда; галиот да сойма. … Ведь сойма, на соймах здесь еще новгородцы плавали, а галиоты строить научит Петр».

3) Обобщение и вывод

Сойма - «шитое» килевое судно, предназначенное для плавания в открытом море и в бассейнах гигантских озер (Ладога, Онега). Имело разные размеры, малые лодки служили для местного судоходства и рыболовства, более крупные палубные «соймы» предназначались для транспортировки людей и грузов, использовались в военных операциях и морском рыболовстве вплоть до 50 г. XX века.

А) Оригинальная конструкция «соймы»

Штевни (брус носа и кормы) завалены назад, корпус шит вицей (корнями) – гибкая конструкция, способствовала плаванью по мелководным участкам моря и озер, где при волнении возникают короткие крутые волны. Глубина Невской губы Финского залива 2-6-15 м.; глубина на Ладоге – 3-20-70 м., часты штормовые ветры; Онега – сред. 20-70 м., частые волнения, высота волн до 3,5 м. При ловле рыбы суда часто находиться близко друг от друга, заваленный назад форштевень исключал возможность зацепить борт другого судна при волнении моря, озера.

Мы можем сделать вывод, что «сойма» была предназначена для плавания в открытом море и в Ладожском и Онежском озёрах, эта лодка-судно было способно переносить штормовую погоду, идти по бушующему морю или озеру. Следовательно, в её имени должна содержаться характеристика мореходных качествах судна; неясность в языке, какому языку принадлежал термин?

Б) Монастыри

В ходе монастырской колонизации Севера были основаны ряд обителей, часть их располагались на островах. Наряду с культурно-религиозной деятельностью по христианизации местного населения, монахи занимались ремёслами: судостроением, промысловым ловом рыбы, солеварением и торговлей (соль, рыба, жемчуг). Крупные монастыри в целях обеспечения хозяйственной и военной деятельности имели свои флотилии речных и морских судов.

* Белое море: Николо-Карельский монастырь, осн. в 1410 г.; Соловецкий монастырь (острова), осн. в 1420-30 гг.
* Ладожское озеро: Валаамский монастырь (острова), осн. в XIV в.; Коневский монастырь (остров), осн. 1393 г., Староладожский монастырь, осн. в XV в.

Мы нашли образ, СОЙМА – судно, предназначено для плавания в неспокойных водах Белого моря, Онежского и Ладожского озёр; В.Даль: «Кто в море не бывал, тот досыта Богу не маливался». В термине необходимо должна содержаться характеристика – лодка для плавания в штормовом море. Целесообразно рассмотреть термин «сойма» в связи библейскими образами и лексиконом, сознание и мышление русского человека средних веков было религиозным.

4) Терминология иврита и библейский образ

А) Терминология

Приведем термин в форму близкую к грамматике иврита и выделим корни СОЙМА = СО+ЙМА, у нас моментально появляются рациональные (разумные) слова-понятия иврита – СОЕ бурный, буря + ЙАМ море, озеро.

* СОЙМА = СО+ЙМА = ивр. САА буря, штормовой ветер, вихрь; формы СОА, СОЕ бурный + ЙАМ, ЙАМА море, озеро; т.е. лодка-судно предназначенное для плавания в бурном море.

Источник

* См. стронг иврита 5584, САА порыв ветра, штормовой ветер, бурный

* См. Еврейский и халдейский этимологический словарь к книгам Ветхого Завета, Вильно, 1878 г.
САА вихрь; http://www.greeklatin.narod.ru/hebdict/img/_332.htm

Б) Библейский образ

Вестминстерский Ленинградский кодекс, наиболее полный текст Ветхого Завета, датирован 1008 годом, написан на иврите в Каире, найден в Крыму (ок. 1838 г.); стихи в русском Синодальном переводе не соответствуют еврейскому тексту Кодекса.

* Псалом 55:9: «поспешил бы укрыться от ветра (СОА), от бури».

* В Израиле, на юге страны, к востоку от Беер-Шевы есть вади, временный поток, образующийся в сезон дождей, который носит имя Нахал Соа (поток бурный), Nachal So’a; см. https://cs.wikipedia.org/wiki/Nachal_So

Таким образом, материалы исследователей и библейская терминология, позволяют сделать вывод, что древнерусский кораблестроительный термин СО+ЙМА составлен из двух библейский слов-понятий – буря + море, озеро; обозначает судно, способное переносить штормовые условия плавания на море и озёрах.

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Шрифт:

100% +

«Вовеки будет непотопляем»

… Утро 4 сентября 1999 года выдалось на редкость ветреным, что могло осложнить спуск фрегата на воду. Из окошка кают-компании было хорошо видно, как быстро проносятся над Невой кучевые облака. С утра к верфи начал стекаться народ, и милиция заняла свои места в оцеплении. К полудню приехали журналисты и телевидение. Операторы вовсю снимали «Штандарт», над которым возвышался гигантский плавкран «Богатырь».

До спуска остается два часа. Пока наши ребята заводят под днище фрегата стальные тросы, я решаюсь отключиться от суеты – поднимаюсь на верхнюю площадку крана. Порывы ветра здесь более чувствительны, и поэтому я не убираю рук с холодных поручней. Отсюда хорошо видно, как по аллее, ведущей к верфи, движется людской поток. Я не верю своим глазам – сотни, тысячи петербуржцев. Те, кто уже подошел раньше, пытаются протиснуться поближе к кораблю, но их не пропускает милиция. Расставив желтые ограждения, она сдерживает толпу. На бетонном заборе гроздьями повисла ребятня, закрыв ногами рекламные щиты спонсоров.

Всех строителей приглашают на борт фрегата. Священник служит молебен, как подобает перед спуском каждого корабля. Я стою позади товарищей, и до меня доносятся лишь отдельные фразы певучей молитвы: «Вовеки будет непотопляем…».

Пришло время спуска. Мы просим журналистов и фотографов покинуть «Штандарт». Капитан Мартусь по радиотелефону переговаривается с оператором крана… Несколько минут томительного ожидания. Я смотрю на небо – редкие облака проходят над свинцовой Невой. Напряженная тишина нарастает. Только слышно, как трепещет российский флаг, установленный на корме «Штандарта».

Толпа оживает. Начинается небольшая давка. Всем интересно увидеть, как киль корабля оторвется от земли. Наша команда занята тем, что держит внатяг четыре каната, заведенные к фрегату: два с кормы и два с носовой части. При подъеме очень важно контролировать раскачивание корабля. Слышу, как кто-то кричит: «Крепче держи! Сейчас будет подъем!» И точно – дощечки, подложенные под тросы, начинают жалобно скрипеть. Несколько секунд фрегат остается неподвижным, но вот его корпус вздрагивает, и полторы сотни тонн дерева и металла идут вверх. Между землей и килем появляется узкий просвет. Корабль поднимается все выше. Задрав головы, мы следим за его «гуляющим» корпусом. Кран начинает разворачивать корабль боком к Неве. Корма массивно уходит в сторону и увлекает нас за собой. Мы наваливаемся на канат, пытаясь сдержать продвижение фрегата. Другая команда оттягивает форштевень «Штандарта» обратно к Неве… Народ устремляется на деревянный причал. Фотографы ждут момент, когда пузатое днище «Штандарта» коснется водной поверхности. Поскрипывая на стальных тросах, фрегат начинает быстро опускаться, его черный корпус уверенно входит в невские воды. Раздается пушечный выстрел. «Виват!» – как сказал бы царь Петр. Сорокатысячная толпа шумит и ликует. В небо взлетают ракеты…

Фрегат «Штандарт » через год после спуска. Фото В. Мартуся. 2000 г.

– Смотри, качается! – слышу я за спиной восторженный крик. Ловлю себя на мысли, что фрегат действительно качается на волнах. Это звучит непривычно, даже несколько странно. Пять лет мы шли к этому дню. Пять лет жизни отдано строительству парусника, который только что спущен на воду. Свершилось!

Крестная мама фрегата, англичанка Энн Палмер, берет в руку бутылку шампанского.

– Нарекаю тебя «Штандарт!» – Короткий женский взмах, и хлопок битого стекла возвещает о том, что корабль обрел свое законное имя.

Виват! Оркестры играют марш. Народ проталкивается к фрегату. Меня оттесняют в сторону. Мимо меня проходят сотни, тысячи петербуржцев. Я выбираюсь из плотного кольца и оглядываюсь на высокие мачты. Мне вспоминаются слова из церковной службы, сказанные сегодня: «Вовеки будет непотопляем…» А больше ничего и не надо.

Глава 43
Строительство ладожской соймы «Святой Арсений»

Трудно найти другое такое судно, которое было бы так тесно связано с Русским Севером, как ладожская сойма. Эта небольшая парусно-гребная лодка «зародилась» в незапамятные времена на Ладоге, но благодаря петербургским паломникам, путешествующим по северным монастырям, сойма побывала и на Соловках, и на Онежском озере. Ее выцветшие паруса маячили близ Валаама и на Вологодчине. На Балтику соймы ходили с торговыми целями – вплоть до самого Стокгольма. Успела эта лодочка даже «повоевать» со шведами в Северной войне: практичная и незамысловатая конструкция соймы привлекла внимание Петра I, нашедшего, что в подобных судах удобно перевозить солдат.

Об этой удивительной лодке, осененной двумя парусами-крыльями, и пойдет мой рассказ…

До середины XIX века Ладожское озеро, находящееся под самым боком у Петербурга, оставалось тем не менее малоизвестным. Отсутствие его описаний не лучшим образом сказывалось на судоходстве: даже в небольшую волну капитаны предпочитали идти обходными каналами, что значительно удлиняло путь. Ни одно страховое общество не бралось страховать суда, идущие с грузом по открытой Ладоге.

Только в 1858 году Адмиралтейство снарядило на Ладогу целую экспедицию под руководством опытного гидрографа полковника А.П. Андреева. Ему было поручено сделать съемку всего Ладожского озера, нанести на карту его побережья, маяки, описать наиболее опасные мысы, мели, рифы и определить направления ветров.

В задачу исследователя входил также и подробный осмотр лодок местных типов. Описывая их, Андреев отметил незаурядные мореходные качества двухмачтовой рыбацкой лодки – соймы. Одновременно он пришел к выводу, что теперь ничего неизвестно о конструкции судов, ходивших по Ладоге во времена Великого Новгорода. Но дело приняло неожиданный оборот.

Ладожская сойма «Святой Арсений». Фото А. Епатко. 1998 г.

Посещая по долгу службы окрестные монастыри, полковник обратил внимание, что на иконах здешних подвижников изображены суда, вполне сходные с ладожскими соймами настоящего времени. «Основываясь на этом сходстве, – писал полковник, – и принимая в соображение, что ладожские соймы и доныне сохранили какой-то первобытный характер, можно заключить, что суда новгородцев были почти те же, что и нынешние соймы».

Андреев оставил описание ладожской соймы. Исследователь отмечал, что это небольшое парусно-гребное судно, промысловое или грузовое, имеющее свои отличительные особенности – заваленные назад штевни. Сойма – наборная, имеет лекальные шпангоуты и небольшой острый киль. Для лавировки и уменьшения дрейфа на киль набивался фальшкиль. Шпангоуты крепились как к килю, так и к обшивке деревянными нагелями, обшивочные доски укладывались «внакрой» и сшивались корнями можжевельника. Причем и снаружи, и внутри под сшивающие корни в досках предусматривались выемки, чтобы уберечь корни от повреждений. «По опыту доказано, – восхищался Андреев. – Скорее сгниют обшивка и шпангоуты на сойме, чем уничтожится древесный корень… Но как крепко и надежно этот шов держит доски, что удивляться надо!»

Проект Ладожской соймы. Г. Атавин. В. Милославский. 1997 г.

От себя добавлю, что гибкие связи имели одно явное преимущество перед любым другим креплением: разбухая, корни делали корпус водонепроницаемым.

Рангоут сойм состоял из двух мачт. Фок-мачта ставилась на форштевень, а грот-мачта помещалась посредине. Мачта вставлялась через отверстие банки в степс, на ноки шпринтов накладывались стропки, затем парус растягивался по диагонали шпринтом. Когда он наполнялся ветром, мачта надежно держалась без вант. Парусом управляли при помощи шкота; при уборке паруса шпринт руками притягивали к мачте, оборачивали то и другое парусом и обвязывали шкотом. Для управления такой лодкой было достаточно двух человек.

Картушка компаса, используемого на Ладоге в XIX в.

Соймы строились без предварительных чертежей и такой длины, какая была удобна владельцу. Самая легкая лодка подобного типа длиной до 6 м называлась сойминкой. Длина крючной соймы колебалась в пределах 7–8 м, а мережной – 9–10 м. Лодки, длина которых достигала 12 м, имели палубу и садок для живой рыбы. Их называли живорыбками, или прасольными соймами. Впрочем, при необходимости садки встраивали в любую лодку, для чего ставили две водонепроницаемые деревянные переборки, а между ними в бортах просверливали дырки для циркуляции воды. На больших соймах, предназначенных для перевозки пассажиров, имелись помещения в корме.

По словам Андреева, ладожские соймы обладали незаурядными мореходными качествами: были легки на веслах и не боялись встречных ветров – «очень порядочно лавировали». Соймы проходили с торговыми целями большие расстояния. Они беспрерывно, в продолжение всей навигации, совершали плавания в Выборг, Аборфорст, Стокгольм и перевозили из Петербурга через Ладогу и Онегу богомольцев, направляющихся в Соловецкий монастырь.

«Итак, сойма – наше родное судно! – восторженно подводил итог своим изысканиям Андреев. – Сойма, вероятно, видывала и те древние времена, которые в истории темны. Сойма насмотрелась и на ганзейские товары! Да и теперь сойма – единственное судно, употребляемое в пресных водах северо-восточной Руси».

Неудивительно, что, ознакомившись с этими сообщениями, мы с моим товарищем по походам Андреем Боевым загорелись идеей построить такую лодку и обойти на ней вокруг Ладоги. Но у нас не было главного – чертежей и мастера, который бы взялся воссоздать средневековую сойму. Тогда мы отправились в самые отдаленные уголки Ладоги, где надеялись встретить людей, знакомых с подобными лодками. Остров Коневец, Приозерск, Сортавала… Здесь мы встречали в основном катера и самодельные яхты. На Валааме мы особенно пристально присматривались к местным рыбацким лодкам, однако они даже отдаленно не были похожи на описанную Андреевым сойму. Старый финн, который жил на Валааме, узнав, что мы ищем, удивленно переспросил: «Двухмачтовая лодка?.. Забудьте. На парусах здесь давно уже никто не ходит».

В конце лета 1994 года мы с Андреем добрались до глухой деревеньки Сторожно, живописно раскинувшейся на юго-восточном побережье Ладоги. Настоящий рыбацкий поселок: кругом развешены сети, вместо окон в сараях вставлены иллюминаторы…

– Лодками интересуетесь? – спросил нас один из местных стариков, видя, что мы разглядываем перевернутый челн.

– Соймами.

Через пять минут мы сидели у нашего нового знакомого, и он рисовал нам именно то, что мы так долго искали. Из-под его огрубевшей руки выходили изящные линии корпуса. Рисунок парусного вооружения двухмачтовой лодки точно совпадал с тем, о чем писал Андреев: такое же расположение мачт, шпринтовое вооружение…

– Я ходил на соймах еще мальчишкой, – рассказывал потомственный рыбак Иван Андрианов. – Это были самые надежные суда на всем озере. Уж будьте уверены! Какая лодка выдержит на Ладоге семибалльный шторм? Только сойма! Бывало, застанет тебя в озере непогода, кругом волны бушуют, а в сойму не попадет ни капли… Такие вот были лодки… Только здесь вы сойм не сыщете, да, наверное, нигде их уже нету.

Потомственный рыбак Иван Адрианов (справа) рассказывает автору про сойму. Деревня Сторожно на Ладожском озере. Фото А. Боева. 1994 г.

Много позже я узнал, что поиски мастеров надо было вести гораздо южнее – на берегах Ильменя. Именно там, под боком у Великого Новгорода, ко временам которого относил Андреев зарождение соймы, в прибрежных селах Устрека и Взвад до сих пор еще «шьются» такие лодки. Правда, это типично ильменские соймы – без заваленного назад штевня, как у ладожского варианта. Кстати, никто не знает, чем обусловлен такой изгиб носовой части. Авторитетный судомоделист А. Зайцев высказывал мнение, что «рыбацким соймам при заводе неводов приходилось находиться в непосредственной близости друг от друга, и заваленный назад форштевень исключал такую возможность». Трудно согласиться с этим мнением: ведь рыбу ловили и на Ильмене, – а у ильменских сойм форштевень почти прямой. Очевидно, секрет кроется в особенности ладожского волнения. Вполне вероятно, что острый и вынесенный вперед форштевень легче всходил на крутую волну, пробивая себе путь в бушующем озере.

Но вернусь к ильменским соймам. Помню, как я был поражен, когда, выйдя с экскурсионного автобуса у Юрьева монастыря, сразу увидел на берегу две соймы, вытащенные носом на берег. Выгоревшие паруса, обернутые вокруг низеньких мачт, венчали просмоленные пузатые корпуса. Забыв, что моя группа удаляется в направлении очередной церкви, я пошел, хлюпая по илу, навстречу этому миражу – двум рыбацким соймам, выплывшим из ильменского марева, словно эхо далекого прошлого…

Фрагмент иконы из Жития св. Николая. XVI в. Судно, которым управляет святой напоминает основные характеристики ладожской соймы

Наступила осень. К тому времени я уже решил отложить наши поиски до будущего лета, но мне неожиданно сообщили, что за Новой Ладогой, на реке Сясь, живет лодочный мастер Александр Калязин. Мы тотчас поехали к нему, но не застали – хозяин был на охоте. Чтобы скоротать время, прошли вдоль берега и наткнулись на деревянную лодку, сделанную, как и сойма, «внакрой» и с очень хорошими обводами. Конструкция этой лодки, приспособленной под мотор, явно была отголоском той далекой эпохи, когда в ожидании попутного ветра люди неделями сидели на берегу.

Александр Степанович вернулся и объявил нам, что готов взяться за любое судно, но ему нужен чертеж. «И не забудьте две тысячи медных гвоздей! Особливо, если пойдете в соленые воды», – добавил мастер.

От идеи шить лодку традиционным способом – корнями можжевельника – пришлось отказаться. Слишком трудоемкое это занятие, да и наш мастер никогда не шил лодки таким способом. Кстати, в древнейшем карело-финском эпосе «Калевале» упоминается два способа крепления частей судна: с помощью гибких связей и деревянного крепежа:

Часто хорошие хозяйки
Можжевельник ломают ,
Изготавливают лодку.

Известный фольклорист В.Я. Евсеев, комментируя этот отрывок, полагал, что из можжевельника делали остов лодки, на который натягивали звериные шкуры. Увы, он ошибался: в эпосе шла речь о гибких связях, предназначенных для крепления лодки. К слову сказать, Петр I с недоверием относился к судам, шитым вицей. «Новгородские суда зделаны только для гулянья, – пишет царь в 1702 году, – а к военному делу неспособны для того, что на старых днищах, которые шиты вичьем…»

Правда, позднее Петр переменил свое мнение о сойме – возможно, после того как эти юркие финские лодки приняли живое участие в некоторых эпизодах Северной войны. В 1702 году четыреста петровских пехотинцев, посаженные на соймы, приняли успешный бой с эскадрой шведского адмирала Нуммерса. Бесспорно участие сойм и во взятии крепости Нотебург. Неудивительно, что через полтора десятка лет Петр I вспомнил о соймах, однако за эти годы вместе с уменьшением финно-угорского населения в районе Петербурга исчезли и мастера, которые умели «шить» эти лодки.

Адмирал граф Апраксин в 1716 году с тревогой писал Меншикову: «Повелено делать тысяч на десять человек, чтоб больше то лучше, соймов, что на мурманское (Баренцево море. – А. Е. ) ходят». Далее Апраксин сетует в том же письме, что «образца тех сойм не знаем и мастеров и припасов нет». Через месяц Меншиков доносит царю: «Я в Сенат ездил и советовали, каким бы способом делать известные вам соймы, к чему призваны купецкие люди ладожане, которые от него не отрицаются, толь просят образцового судна, какое одно здесь я нашел».

Из этой государевой переписки вытекает любопытный факт: в первой четверти XVIII века ладожане даже не знали, как выглядит сойма!

Но вернемся к временам «Калевалы». В одной из рун сообщается любопытная информация, что карело-финны иногда обходились и без вицы, предпочитая ей дерево:

Судомоделист Г. Атавин и мастер-лодочник А. Калязин (Степаныч ). Фото А. Епатко. 1996 г.

Вяйнимейен тесал ,
Изготавливал лодку
Каменным топором ,
Деревянными гвоздями.

Эти строки неизвестного рунопевца очень ободрили нас с Андреем: теперь мы могли, не отходя далеко от традиции, заменить корни на медные гвозди.

Уже вплотную занимаясь поисками материалов, я понял, что строительство крупной парусной лодки потребует немалых средств, и мы вдвоем вряд ли осилим этот проект. Думаю, эта затея с соймой так и осталась бы на бумаге, если бы в это трудное время нас не поддержал хирург одной из питерских больниц Виктор Донсков. Виктор обладает редким качеством: он – целеустремленный романтик, превращающий любую мечту в реальность. По поводу нашей компании мы потом долго шутили: «Собрались химик, историк и доктор и решили построить лодку…»

Найдя мастера, я заметался в поисках чертежей. Но где же раздобыть чертежи старинной рыбацкой лодки, которая, судя по некоторым данным, строилась «без всяких предварительных размерений»? Что-то подсказывало мне, что надо обратиться в Военно-морской музей.

Расчет оказался верным. Сотрудник музея, узнав, что мы ищем, достал из запыленного шкафа модель ладожской соймы, сделанную А. Зайцевым. Мы сфотографировали ее, и впоследствии этот снимок заменил нашему мастеру чертежи. Последние тоже скоро отыскались: они были выполнены двумя известными питерскими судомоделистами – Андреем Ларионовым и Геннадием Атавиным. За основу был взят чертеж из довоенного финского журнала (я так и не смог узнать, из какого именно).

С медными гвоздями было совсем плохо. «Вся медь давно в Прибалтике», – шутили друзья. Но чудо все-таки свершилось: мы набрели на какой-то распродаваемый завод, директор которого лихо высыпал на весы 40 килограмм отличных медных гвоздей.

По весне мы приехали к Калязину в его Подрябинье.

– Нашего покроя, ладожского, – деловито сказал Степаныч, разглядывая чертеж. – Ну, решайте, какой величины будем шить…

Мы остановились на 9-метровой мережной сойме, рассчитывая на шесть гребцов и рулевого.

Нам потребовались цельные еловые доски длиной не менее 11 м. В Питере такие длинные доски не пилили. На помощь, как всегда, пришел Степаныч.

– Делов-то, – усмехнулся он. – Подрябинье в лесах стоит; мачты я сам срублю, а лес в здешних конторах найдется любой.

Модель Ладожской соймы. А. Зайцев. 1980-е гг.

…Трясясь на мотоцикле по разбитым приладожским дорогам, мы объехали около пяти лесхозов, и только в шестом оказалась пилорама, готовая пилить 13-метровые стволы. Нам пообещали к Новому году доставить такие стволы на пилораму. Однако тут неожиданно вмешалась необычайно снежная зима, какой не было последние полвека: машины не могли въехать в лес, чтобы забрать спиленные деревья.

Каждые выходные я ездил в убеленное снегами Подрябинье, но без успеха: снег валил не переставая, да так, что даже опытные охотники предпочитали отсиживаться дома. Неудивительно, что такая зима ввергла в шок даже окрестных волков: из-за глубокого покрова серые не могли догнать зайцев и поэтому потянулись к более легкой добыче. В одну из ночей волки нагрянули в Подрябинье и утащили тринадцать деревенских собак, в том числе и сторожевую собаку Степаныча.

– Ишь, змеи, вокруг конюшни ходили, – говорил Калязин, указывая мне многочисленные следы на снегу.

Это известие меня особенно взволновало, так как под навесом, рядом с конюшней, мы как раз собирались строить сойму…

– Волки-то эти – к войне, – покачивали головами местные старухи.

– Слушай ты их больше! – хитро улыбался Степаныч, закуривая «беломорину», но потом, бросив тяжелый взгляд за окно, задумчиво произносил: – А ведь бабы-то правы: последний раз волки навещали нас зимой сорок первого… Эх, не к добру все это! – и стряхивал пепел на пол…

В ожидании досок я знакомился с бытом этой приладожской деревушки. Все мне, городскому жителю, было здесь вновь: и то, что почти каждый житель вооружен, и то, что разговор без рюмки не начинается – «иначе не будет разговора», и то, что лошадям хвост подрезают топором, и то, что, когда щука срывается с блесны, никто не переживает: «Это была не наша щука», – кротко скажет ладожанин. И больше об упущенной добыче вспоминать не положено. Охота у подрябинцев кончается только тогда, когда заканчиваются запасы спирта или «вина», как здесь исстари называют водку. Да и то – все охотники соберутся, присядут, раскинут на полянке потрепанную карту и вычисляют – как близко отсюда ближайший поселок, где есть магазин…

Перед тем, как «ставить» обшивочные доски, мы пропитывали их горячей олифой. Правда, нам рекомендовали пустить в ход топленый тюлений жир. Но где же взять этих тюленей? Фото А. Епатко. 1997 г.

Хорошая будет мачта! Фото А. Епатко. 1996 г.

Отчаянные люди эти ладожане! Степаныч рассказывал, как его товарищу на охоте два пальца отстрелили по ошибке: за медведя приняли… Висят пальцы на коже, рука кровью истекает. А водка еще оставалась; не домой же возвращаться… Так операцию прямо в лесу сделали: дали охотнику глотнуть из бутыли, положили кисть на пень, облили ее водкой – и шарк ножом… Чисто, словно кусок масла, отрезали. И за охоту!

Сын Степаныча Ваня тоже не отставал от старших. Пришел, помню, он как-то под утро в избу. Заспанный пришел, ружье в угол поставил, сапоги снимает.

– Ты чего, говорю, – на охоте был?

– Не-е, – мотает головой Ваня, – на реке всю ночь сидел: повадился кто-то наши челноки красть…

Да, крутой народ живет в Подрябинье. Не дай бог попасть к ним не с добрым умыслом, да еще под горячую руку!

Лет двадцать назад, как нам поведал Калязин, жили в их деревне рыбинспектор, а на другом конце деревни – мужик-бульдозерист и, разумеется, заядлый рыбак. А для рыбинспектора – он не рыбак, а самый что ни на есть настоящий браконьер. Закинул однажды наш рыбак сети, а утром их сняли. Кто снял? Знамо кто… Некому их больше снимать. Завел тогда мужик свой бульдозер и, перекрестясь, – кому охота грех на душу брать – повел свой трактор к бане рыбинспектора. Подцепил ее малость ковшом, да и свалил в реку… Теперь рулит прямо к дому своего врага – и с ходу в дом въехал… Да так, что стекла посыпались… Буксует гусеницами, трясет дом… «Ваня! – кричит рыбак из своей кабины. – Где сети?» – «Сети в бане!» – раздается из дома приглушенный голос. – «Бани нету! – ревет тракторист. – Где сети?..»

Сам Калязин рассказывал эту историю без смешков: ему было жалко обоих односельчан, и погибшие сети, и уплывшую в речную даль баню… Наверное, именно поэтому – по чуткости своей души – Степаныч и был неофициальным старостой деревни. Его дом никогда не пустовал; только сядем спокойно за стол обсудить план работ по сойме – кто-то уже стучит в окно. Всем нужен Степаныч. Огород вспахать – к Степанычу; мотор какой приладить – к Степанычу; гроб сколотить, если умер кто, – к Степанычу. Нам он был нужен не меньше других. И поэтому, чтобы мастер особенно не отвлекался, уезжая в город, мы оставляли ему письменный план работ по сойме.

Наконец в июне 1996 года наступил долгожданный момент закладки соймы. Один из ее конструкторов, Геннадий Атавин, открыл шампанское и «освятил» обтесанный топором киль.

Калязин строил лодку в одиночку, совмещая эту работу с сенокосом и уходом за лошадьми. Иногда ему помогал его сын Ваня, да и мы старались приезжать сюда каждые выходные. В чертежи мастер заглядывал редко. Если он замечал, что я «пробую на прочность» какую-нибудь часть соймы, то говорил: «Не сомневайся, лодка будет славная, первый шторм – мой!».

Степаныч за работой. Фото А. Епатко. 1997 г.

Когда киль был уже закончен, мы запрягли лошадей и отправились в лес за форштевнем. Нужен был киль с крутым изгибом и при том определенной толщины, без трещин. За два дня пришлось пересмотреть много деревьев, прежде чем нашелся подходящий вариант. Как только штевни заняли свое место, Калязин поставил в носу и корме два мощных лекала и начал притягивать к ним обшивочные доски, скрепляя их между собой заклепками. Это был самый ответственный этап строительства: «Как положил первые доски, так пойдут и остальные, – частенько говорил мастер. – Гни доску, не бойся! – она сама должна лечь на свое место», – ободрял нас Калязин.

Мы с Андреем тоже взялись клепать обшивку, но оказалось, что это не так просто. Мягкие отожженные гвозди гнулись под ударами молотка, упрямо не желая входить в дерево. Сноровка пришла постепенно вместе с уверенностью, что мы это можем сделать. Правда, без риска не обходилось: за инструментами часто приходилось ходить через загон, где паслись кони Степаныча – рыжая Кроха и вороной жеребец-красавец Малыш. Кроха была на редкость спокойная лошадь, но Малыш при виде людей вставал на дабы и дико ржал, выражая тем самым всяческое неудовольствие. Поэтому, проходя по его территории за какой-нибудь рулеткой, я чувствовал себя не иначе, как тореадором и предпочитал вооружаться увесистой палкой…

К слову сказать, рулетки у Калязина если и водились, то быстро терялись. И наша сойма в итоге оказалась построена действительно «без всяких размерений». Когда требовалась линейка, Степаныч обычно находил какую-нибудь деревяху, одним взмахом отстругивал ее и гордо показывал нам: «Ну, чем не линейка?». Наш мастер вообще работал тем, что у него было под рукой. Чтобы провести прямую линию на доске или кильсоне, он иногда применял свой любимый «дедовский» способ: намазывал нитку углем, натягивал ее на гвоздях, как струну, и легким движением пальцев «отбивал». На удивление получалась идеально-прямая черная линия.

Строил Степаныч добротно, но не торопясь и с большими перерывами. Май у него был святой месяц: охота, а в последних числах еще – пахота и картошка. Июль – тоже не поспишь: сенокос. А уж сентябрь – святая святых: открытие охотничьего сезона и та же картошка. Но мы мирились с этим – лодку «шил» он крепко и на совесть. И мы не прогадали: позднее, в Англии, куда мы дошли-таки на сойме, один из специалистов по копиям деревянных судов признался нам, что ладожская сойма – самая лучшая лодка, какую он когда-либо видел… Уж если на родине капитана Кука восторгались работой Степаныча – что можно еще к этому добавить?

Пока Калязин не спеша «сшивал доски», я продолжал сидеть в библиотеках, выискивая любую информацию, касающуюся сойм. Некоторые специалисты справедливо полагали, что сойма – тип древнефинского судна, с годами освоенного карелами, а позже – новгородцами. Последние, как считает выдающийся исследователь Русского Севера И.П. Шаскольский, «перенесли этот тип судна на Белое море, где упоминание о нем встречается в документах XVII века». Если эти источники верны, то, возможно, сойма была в свое время довольно распространенным судном на Беломорье. А. Зайцев даже выдвигает версию, что с конца XVIII века соймы стали вытесняться из этого региона более мореходными шняками и йолами.

В том, что сойма – типично финское (и даже не карельское) судно, я убедился, будучи в Морском музее в Стокгольме. Там выставлены две соймы (правда, без характерного для ладожского варианта курносого форштевня) и рядом – поясняющая табличка на шведском и английском языках: «Рыбацкая лодка Аландских островов». Как известно, Аланды – островная часть юго-западной Финляндии. Остается добавить, что название «сойма» говорит само за себя: скорее всего, это производное от финского племени «сумь», жившего на юге Финляндии и давшего впоследствии название всей стране – «Suomi».

«Кижанка», видимо, тоже вобрал в себя конструкцию соймы. Только вот мачта почему-то одна… Гравюра А. Авдышева. 1970-е гг.

Однако не все с этим доводом соглашались. Например, Г. Эш в своем авторитетном труде «Руководство для любителей парусного спорта» писал о сойме, как о судне чисто русского происхождения, «на постройку которого не влияли никакие иностранные элементы». При этом исследователь отдал должное великолепным мореходным качествам этого рыбацкого судна и отметил его оригинальные конструктивные особенности: «Прекрасные качества ладожской соймы выработаны веками, – пишет Эш. – Мы видим, что мидель судна помещается на середине судна; однако сойма, как судно грузовое, не имеет постоянных ватерлиний, а следовательно, и миделя, – и уже при небольшом дифференте мидель отходит в корму. Это чрезвычайная замечательная особенность. Все без исключения прежние суда имели мидель впереди середины; только сравнительно недавно яхтенная архитектура, а с нею и прочие отрасли судостроения осознали, насколько важно бывает поменять мидель ближе к корме, чем к носу; строители же сойм, жившие несколько столетий тому назад, усвоили себе и применяли на практике принцип, до которого мы дошли только теперь. Таким образом, русские могут справедливо гордиться своими чисто русского происхождения ладожскими соймами, тем более что и сами линии не оставляют желать ничего лучшего. Трудно себе представить линию более совершенную. И действительно, соймы на ходу очень легки и быстры; морские качества их превосходны; лавируют соймы прекрасно, на веслах довольно ходки… Рыбачьи лодки, – подводит свой итог исследователь, – часто отличаются такими превосходными морскими качествами, какие даже не всегда могут быть встречены на яхтах».

В справедливости последнего вывода мы смогли убедиться через год, когда нашу сойму, идущую на парусах, не могла догнать яхта типа «Дори» с мощным движком.

В ходе моих изысканий о сойме иногда встречалась и довольно спорная информация, которая, думаю, будет любопытна читателям. Например, что сойма известна в Поморье с XI века, и что одна из сойм в 1834 году ходила аж в Америку! Последняя версия принадлежала перу фольклориста В. Пулькина. Исследователь взял эту информацию из Олонецкого сборника конца XIX века. «Не очень давно еще можно было встретить вокруг бассейна Онежского озера стариков, плававших по морям в качестве матросов на русских и иностранных судах, – сообщалось в сборнике, – а около 1834 года один из прионежских крестьян на собственном судне совершил плавание до Америки и обратно». Как видим, первоисточник не называет тип судна, так что с версией, что сойма повидала американский берег, нам пока придется расстаться…

Однако попадались и более достоверные источники. Например, в 1804 году английский путешественник Дж. Аткинсон зарисовал увиденные им соймы. Но где их встретил путешественник и где ныне хранятся эти рисунки, не сообщалось.

Более поздние сообщения о соймах тоже очень интересны, особенно когда автор видел эти дивные лодки «вживую». Такие сведения о соймах – только в этом случае ильменских, – оставил краевед М. Баринов, который в конце 1960-х годов наблюдал соймы и даже ходил на них в озеро Ильмень. «Сойма не похожа ни на одно из известных мне судов, – пишет он. – На первый взгляд она опровергает все элементарные законы судостроения. Начнем с того, что она имеет дифферент на нос. У нее две короткие мачты и передняя укреплена прямо возле форштевня, именно в том месте, где на больших кораблях находится носовой флагшток для носового флага. Две мачты, во всяком случае, расположены более, чем странно. Да еще к тому же обе мачты имеют наклон вперед! Я уже не о говорю о таких деталях, понятных лишь специалистам, как о несуразно вынесенном вперед швертовом колодце и т. д. Словом, не корабль, а карикатура, не плавать ему, а кувыркаться».

Острые нос и корма и правильные обводы корпуса позволяли хорошо ходить по волнам. Носовая кокора врезалась в волну, разводя ее «развалистыми», широкими в центре бортами, которые повышали остойчивость судна, а кормовая кокора улучшала обтекаемость, и лодка «не тянула» за собой воду. Длина корпуса позволяет лодке не проваливаться между волн, резать первую и третью волны носовым и кормовым штевнями. На промежуточной волне работает максимальный развал бортов на средних шпангоутах – он придает лодке остойчивость: чем больше грузишь, тем она меньше раскачивается.

Наборный корпус с лекальными шпангоутами имел необходимые размеры и надежность для выполнения всех работ кижского крестьянина – от переездов между деревнями, буксировки леса и рыбалки в Онежском или Ладожском озере до перевозки скота или грузов в шхерах и в Петрозаводск. Лодки, необходимые в крестьянском хозяйстве, берегли – построенные из хорошего леса, при правильном уходе они служили 20–30 и более лет.

Для различных районов плавания строились кижанки разных размеров. Для внутреннего, между деревнями, «каботажного» плавания строились лодки длиной до 6 м, с выходом в открытое озеро – до 8 м. Для дальних плаваний по Онежскому озеру с выходом в Ладогу, а также для рыболовного промысла и перевозки грузов строились лодки длиной 9 м с двумя мачтами. Кроме лодок–кижанок, в Кижских шхерах еще в первой половине ХХ в. строили онежские «соймы» (карел. «сайма» – большая лодка) – двухмачтовые лодки длиной больше 9 м. Соймы на Онеге применялись, как правило, для перевозки грузов, поэтому для их укладки борта обшивались внутри «подтоварником» (тонкой доской), делались ящики для груза или рыбы, а вместо палубы для укрытия груза от воды устраивались настилы с тентами.

Кижанки и соймы (онежская и ладожская) были хорошо приспособлены для судоходства по большим озерам на веслах и под парусом. По внешнему виду и конструктивным особенностям они очень близки. Сохранились чертежи и фотографии сойм и кижанок, на которых можно видеть их общие линии силуэтов со схожими штевнями и парусным вооружением. Эти народные лодки, имеющие неповторимые обводы, не встречаются в других российских губерниях.

Многие путешественники и исследователи Русского Севера отмечали хорошие мореходные качества, а также конструктивное сходство сойм и кижанок и предполагали, что они принадлежат к отдаленной древности. Можно добавить, что хорошие мореходные качества являются свидетельством многовековых традиций, опыта, навыка и мастерства народных судостроителей.

Терминология конструктивных элементов

В конце XVIII в. академик Н.Я.Озерецковский, описывая Ладожское и Онежское озера, отметил, что «плавающие… россияне обыкли называть главные ветры русскими наименованиями, кои почти те же самые… у наших поморцев, около Белого моря и по берегам Северного окиана живущих. фактически названия румбов изначально сложилась у ладо–жан, выходцев из Новгорода» .

То же можно сказать и об основных судостроительных терминах, которые упоминаются в письменных источниках XIX в. и более раннего времени, сохранившихся до нашего времени в центрах русского судостроения на больших озерах и на Белом море.

По мнению академика архитектуры В.П.Орфинского, такая почти фантастическая скорость строительства, безусловно, сложных судов вряд ли могла быть достигнута без неопровержимого регламента традиций, устойчивость которых, как известно, находилась в прямой зависимости от продолжительности укоренения в народном сознании. О том же свидетельствует филигранность выполнения узлов и сопряжений элементов заонежских лодок.

У каждого заонежского крестьянина, шьющего лодки, мастерская располагалась на сарае его дома, где у стен, на стеллажах, в шкафчиках и специальных ящиках, хранились все необходимые для строительства приспособления и инструменты, а также имелся запас материалов и заготовок для будущей лодки. Часть заготовленных материалов могла храниться около дома.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://сайт]

На сарае стояли столярный верстак, длинный верстак для острожки досок и небольшая наковальня, на которой в специальной «гвоздильне» расклёпывались (делались плоскими) шляпки у подковных гвоздей. На сарае или снаружи у стены дома располагался другой длинный верстак и точильный стан с круглым камнем для заточки инструмента. В хорошую погоду острожку досок и клёпку гвоздей можно было вести на улице.

Стапель для строительства лодки состоял из двух «стелюг, стелюжек» – невысоких (до 40 см) козлов из бревен длиной 2,5–3,0 м, которые ставились только на время постройки корпуса лодки. На них по центру укладывалась «матица» – киль. На выпуски стелюг клались, после причерчивания, бортовые доски – «набои» и тесались топором по черте – «кромились», потом устанавливались вертикально в специальные пазы стелюг, для острожки кромок рубанком.

Для тески кокор, огибней, опруг и весел были специальные колоды с пазами, в которых заготовки крепились клином, а строгали опруги и другие мелкие конструктивные элементы закрепленными в столярном верстаке.

Таблица 3. Традиционные термины технологии судостроения и судоходства. Приспособления, инструмент, заготовки

Строительство лодки-кижанки

При начале строительства лодки – «закладке» – на настиле сарая в одном постоянном месте, чтобы не мешать другим работам, устраивался стапель. Без всяких чертежей, на определенном расстоянии друг от друга, в соответствии с длиной и пропорциями лодки, ставились две стапельные стелюжки, поперек которых по оси стапеля укладывалась готовая «матица» – киль с продольными пазами.

На матицу, точно над стелюжками, ставились две «кобылки» – специальные шаблоны для установки угла наклона первого набоя. В пазы кобы

лок вставлялись нижние концы стоек из жердей, верхние концы которых крепились клином в упор в балки перекрытия сарая и жёстко прижимали матицу к козлам стапеля (рис.1:1). Под самые концы матицы крепились на гвоздь короткие стойки, чтобы зафиксировать ровную линию киля.

В плане киль кижанки ровный между «кобылками», от которых начинает плавно сужаться к носу и корме. С боков матица – киль кижанки – имеет необычное поперечное сечение с продольными пазами для первых[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://сайт]

набоев, которые от кобылок тоже начинают постепенно подниматься и переходят в пазы штевней. Такая сложная и изящная форма паза в матицах других традиционных лодок не встречается (рис.2:1,2).

Носовой и кормовой «корники» – штевни – под нужным углом вставлялись выполненным на нижнем торце замком «ласточкин хвост» в специальные пазы матицы и дополнительно крепились к матице нагелем (рис.1:2). Этот продольный остов лодки «обложейно» закреплялся от боковых смещений на стапеле тонкими жердями – распорками, прибитыми одним концом к штевням, а другим – к стенам или к полу сарая.

После этого приступали к «шитью» бортов (рис.1:3,4). Первые, нижние доски подгонялись и крепились к остову будущей лодки с помощью клещей с клиньями, дополнительных упоров и поперечных досок с пазами, затем причерчивались к матице и кокорам в подготовленные пазы. Пазы матицы и кокор, как и набои, тщательно обрабатывались и выстрагивались, чтобы избежать водотечности корпуса. После чистой подготовки каждая доска снова устанавливалась в паз на место на смолу и паклю (мох) и скреплялась с матицей плоскими (подковными) гвоздями, а к кокорам прибивалась круглыми или квадратными гвоздями. С помощью тех же приспособлений и технологии закрепленные таким же образом следующие доски причерчивались друг к другу с напуском в 2–3 см, затем снимались, отесывались по черте и строгались.

Друг с другом доски обшивки соединялись также плоскими гвоздями «внакрой» – нижней кромкой с наружной стороны борта накрывая «внахлёст» предыдущую доску. Такие двойные стыки придавали корпусу лодки дополнительную продольную жесткость (при шитье бортовой обшивки «вгладь» торцевые кромки досок подгонялись встык друг к другу). Верхние набои состояли из двух «полунабоек» – самых широких досок, которые по длине соединялись внахлёст в центре лодки, причем передняя перекрывала заднюю.

В первой трети ХХ в. при строительстве лодок еще применялась древняя технология – вместо гвоздей для скрепления досок друг с другом использовался тонкий еловый корень, распаренный в кипятке, – «вица» («вичья» – витый, крученый), который, закручивая, сквозь небольшие отверстия (менее 5 мм) протягивали стежками через обе доски и «сшивали» – стягивали набои по всей длине. При шитье вицей старались делать меньше стыков, и обычно лодки при высоте борта около 50 см шились в 3–4 доски «нашвы» – набоя. Только большие лодки – промысловые или по заказу для лесозаготовительных работ и грузовых перевозок – были в 5 и больше набоев. Трудно было загибать к штевням широкие доски, причем таких широких (более 30 см) досок из ствола выходила только одна пара.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://сайт]

Отверстия под вицу сверлились через 4–6 см, между ними выбирался желобок, в котором корень был утоплен вровень с поверхностью доски. Распаренный корень затягивался, а когда высыхал, стягивая нашвы борта, дополнительно закреплялся в каждом отверстии березовыми клинышками. Деревянными нагелями нашвы крепились к штевням, а опруги к нашвам и корпус становился прочно сшитым. Потом борта тщательно смолились с обеих сторон, корпус не пропускал воды и служил дольше, чем «сшитый» гвоздями. Все исследователи XIX в. отмечают, что технология шитья корнем не хуже, а во многом даже лучше гвоздевой, но трудоемкость была очень высока, поэтому когда стало возможным использовать появившиеся гвозди заводского изготовления, древняя технология умерла вместе со старыми мастерами в первой половине ХХ в.

При крепеже бортовых досок лодок во второй половине ХХ в. чаще используются специально кованые, плоские с широкими шляпками гвозди или плоские подковные гвозди, шляпку которых приходится плющить молотком. Мастера, у которых еще сохранились подковные гвозди, используют их до сих пор при строительстве лодок.

Когда корпус лодки «сшит», его укрепляют изнутри и снаружи. Для поперечной жесткости в носовой и кормовой части корпуса к набоям причерчивается, вставляется и крепится к бортам по одному «закоренку» – усиленному цельному шпангоуту–флоре из обработанных еловых корней или развилок стволов. Таким же образом через 40–45 см к бортам причерчивались и прибивались «опруги» – шпангоуты, вытесанные из обработанных кривых сосновых сучьев или выпиленные из кокор (рис.1:5).

Закоренки и опруги крепились к бортам сквозь набои с наружной стороны раньше круглыми деревянными нагелями, сейчас крепят гвоздями, которые загибаются внутри. Закоренки из кокор последнее время не ставили – делали из досок. В кормовых опругах и закоренке внизу у матицы делались полукруглые отверстия – «голубницы» – диаметром 30–50 мм для лучшего стока воды в корму при откачке насосом или слива черпаком. В матике за закоренком ближе к кормовому штевню буравом сверлилось отверстие (диаметр 30–35 мм) с круглой пробкой, которое называлось «пуповиком», для слива воды при вытаскивании на берег или подъеме на слани – покати.

Вверху у кокор последние набои – «полунабойки» – скреплялись небольшими поперечными настилами – «полупалубками» (длиной до 50 см) и кницами – «клюхами». Снаружи вровень с верхней кромкой по–лунабоев приколачивался «огибень» (узкая доска), а внутри – «порубень» – тёсанный из половины тонкой сосны брус прямоугольного сечения со специальными оставленными для уключин выступами (рис.1:6).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://сайт]

Старые кижские мастера при постройке лодок обработку всех конструкций и пазов до их острожки производили традиционно с помощью топоров и почти не пользовались стамесками. Один из последних мастеров традиционной школы – Н.В.Судьин, сам работая только топором при строительстве лодки, так рассказывал о мастере И.Ф.Вересове: «Иван Федорович Вересов – самый лучший мастер, шил очень хорошие лодки и быстро делал – в день мог 5 набоев собрать. Смотришь, он работает топором легко, как рисует. В руках у него топор летал, как кисть у художника – про него по всем прошла слава. Он всё на глаз делал и топором. Топором быстрее – стамесками мы бы ничего и не заработали» .

После проведения этих работ корпус получал необходимую крепость. Матица, кокоры, набои, «огибни» и «порубни» придавали корпусу лодки прочность продольную, а «закоренки» и «опруги», «полупалубки» и «клюхи» – поперечную.

Завершало постройку лодки устройство «нашестей» – скамеек для гребцов и «мостков–сланей» – настилов под ноги с упорами для гребли, которые не крепились к корпусу и могли сниматься. После окончания строительных работ корпус тщательно очищался от мусора (рис.1:7).

К матике на всю длину прибивается фальшкиль – «подбоина» из прямоугольного бруска. Раньше подбоину делали из круглой жерди длиной около 2 м, у которой отесывали одну кромку и прибивали к килю, самый конец загибался и крепился на корник (около 30 см). Такой фальшкиль предохранял форштевень и киль от стирания о берег, легко заменялся и одновременно повышал устойчивость на курсе и маневренность лодки под парусом.

Для защиты деревянных конструкций от воды, ветра и солнца лодку обязательно смолили «кругом» – с обеих сторон. Когда смола высыхала, лодка была готова к спуску на воду. Для вытаскивания лодок на берег в отверстие носовой кокоры устанавливался деревянный нагель – палец длиной 30–40 см.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://сайт]

По свидетельству жителя деревни Еглово плотника и мастера–лодочника И.Ф.Вересова, бывало и так: «Заказчик дальний из Вознесенья (100 км по воде, 300 км по дороге. – Ю.Н.) на Волкостров приехал, а лодки еще нет. Лето, ночи белые. Собрались несколько мужиков и построили лодку за ночь, на другой день заказчик уехал с готовой, правда не просмоленной, кижанкой. Если непросмоленная лодка не текла, то ее увозили без черпака, и это была работа мастера высшего класса» .

Оснастка лодки

Традиционными движителями «кижанки» являлись весла и парус (рис.1:8). Как правило, делали три пары весел–гребей: верхние, средние и нижние – двумя передними гребли, а задними подгребали или табанили – направляли лодку по нужному курсу. Крепились весла в «оключи–нах» к упорам – «пальцам» петлями, заплетенными из веток или веревок.

Мачта была высотой до 3,5 м. Она ставилась в носу в специальное гнездо на матице через круглое отверстие или полукруглую выемку в носовой «полупалубке» и крепилась веревкой к круглым пальцам, установленным на ней. На больших лодках, как и на соймах, было две мачты, вторая мачта ставилась в отверстие второй от носа скамейки, специально прикрепленной к опругам и бортам.

Традиционный парус шпринтовый, трапециевидной формы, невысокий (до 2,5–3 м), но длинный – почти до кормовых весел. Передняя кромка паруса (шкаторина) накрепко привязывалась к мачте. Свободный верхний угол паруса выставлялся с помощью тонкой жерди – «райно» (рейки), нижний конец которой упирался в петлю у мачты. Рулевой управлял парусом двумя концами одной веревки (шкотами), идущими на корму от верхнего, «шпринтового», и от свободного, нижнего, углов паруса.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://сайт]

Руль навешивался только при движении под парусом на большие расстояния, в шхерах правили одним кормовым веслом.

По информации М.П.Рогачёва, для оснастки лодок в 1940-х гг. местные жители парусину покупали в магазине, а для шкотов использовали веревки, витые из лыка. Вместо металлических якорей на лодках применялись большие плоские камни, обвязанные лыковой веревкой, так как ни якоря, ни нужных веревок в магазинах нельзя было приобрести .

Лодки специально оборудовались для выполнения транспортно–про–мысловых задач и имели дополнительные приспособления. Для рыбного промысла ставились горизонтальные «вороты» для спуска – подъема и буксировки снастей и сетей, а для перевозки живой красной рыбы в корпусе строились специальные ящики с прорезями в днищевых набоях. Для буксировки плотов с лесом или дровами – «кошелей» – устанавливались ворота для потягивания к якорю, завезенному вперед. Для транспортировки грузов и скота по опругам прибивались доски дополнительного настила – «подтоварки» – и устраивались навесы и тенты.

Для перевозки на пастбища или для работы лошадей и крупного рогатого скота с одного острова на другой на лодках в Кижских шхерах использовалось специальное приспособление – «оплотина» (рис.3). Эта конструкция состояла из специального поплавка – противовеса (бруса квадратного сечения длиной 1,0–1,5 м), с помощью вертикального бруска прикрепленного нагелями к жерди. Оплотина крепилась к корпусу следующим образом: жердь длиной более 3 м укладывалась поперек на борта посредине лодки и привязывалась веревкой с петлей на конце, протянутой под килем с одного борта на другой.

При движении лодки брус, закрепленный на жерди параллельно корпусу, плыл по воде, и когда лошадь или корова становилась на борт, он, как балансир на океанских пирогах, предотвращал опасное увеличение крена. Погружаясь в воду, брус увеличивал плавучесть или, поднимаясь из воды, как противовес удерживал лодку на ровном киле. Оплотины были разных размеров в зависимости от длины лодки и количества перевозимого сена или скота.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://сайт]

Упоминания о таком балансире–противовесе на лодках в других местах автору не встречались ни в специальной литературе, ни в экспедициях. По словам местных жителей, это «досюльное», древнее приспособление, которым пользовались еще их деды и прадеды. В советское время они применялись в Волкостровском колхозе для вывоза скота на дальние пастбища или на продажу в Великую Губу. Перевозка скота на лодках с оплотиной производилась только в акватории Кижских шхер, без выхода в открытое озеро, и не применялась ни на побережье Онежского озера, ни на других озерах.

Такая лодка с оплотиной выставлена в главной экспозиции музея «Кижи» на сарае дома Ошевнева (приобретена в фонды у В.Н.Буркова из д.Шуйна на о.Волкостров). Можно сказать, что кижская «оплотина», как и лодка – «кижанка», продукт развития местной островной судостроительной культуры.

В 50-е гг. ХХ в. на традиционных лодках стали использовать стационарные двигатели от 1 до 12 л.с., для этого в кормовой части под мотор делали фундамент из бруса, а в кокоре сверлили отверстие под дейдвуд с валом, тогда же в кижанки начали встраивать пассажирские каюты и рубки с рулевым управлением.

Когда появились подвесные лодочные моторы, под них стали делать транцевую корму. В 1980-х – начале 1990-х гг. один из лучших мастеров лодочников и плотников И.Ф.Вересов, без всяких чертежей, на основе своего опыта, придумал и шил очень хорошие лодки длиной 5,0–5,5 м с транцевой кормой под мотор «Ветерок», которые у местных жителей получили название «вересовка».

// Кижский вестник. Выпуск 13
Под науч. ред. И.В.Мельникова, В.П.Кузнецовой
Карельский научный центр РАН. Петрозаводск. 2011. 296 с.

Очень интересно происхождение самого названия "сойма". Скорее всего, это - производное от финского спова "суоми" (дословно: земля Сумь). Так называлось племя, жившее на территории современной Финляндии, и впоследствии это слово дало название всей стране. Вполне вероятно, что ладожская сойма - тип древнефинского судна, с годами освоенного карелами и позже новгородцами. Интересно, что могли бы добавить по этому поводу историки мореходства из Финляндии?

До самой середины XIX века Ладожское озеро, находящееся под самым боком у столицы, оставалось, тем не менее, мало известным. Отсутствие его карт и описаний не лучшим образом сказывалось на судоходстве; даже в небольшую волну капитаны предпочитали идти обходными каналами, что значительно удлиняло путь. Ни одно страховое общество России не бралось страховать суда, идущие с грузом по открытой Ладоге.

Только в 1858 г. правительство снарядило для изучения озера экспедицию под руководством полковника Андреева. В задачу исследователя входил также и подробный осмотр лодок местных типов. Описывая их, Андреев отметил незаурядные мореходные качества двухмачтовой лодки - ладожской соймы. Одновременно он пришел к выводу, что теперь ничего неизвестно о конструкции судов, ходивших по Ладоге во времена Великого Новгорода... Но дело приняло неожиданный оборот.

Посещая по долгу службы ладожские монастыри, полковник обратил внимание, что на иконах здешних сподвижников изображены суда, вполне сходные с ладожскими соймами настоящего времени. "Основываясь на этом сходстве. - писал Андреев - и принимая в соображение, что ладожские соймы и доныне сохранили какой-то первобытный характер, можно заключить, что суда новгородцев были почти те же, что и нынешние соймы".

Андреев составил их описание; соймы делались наборными, имели лекальные шпангоуты, наклоненные наружу штевни и небольшой киль. Шпангоуты крепились как к килю, так и к обшивке деревянными нагелями; обшивные доски укладывались кромка на кромку и сшивались корнями можжевельника. Для лавировки и уменьшения дрейфа к килю добавлялся фальшкиль. Рангоут сойм состоял из двух мачт. Фок-мачта ставилась у самого форштевня, а грот-мачта помещалась посередине Обе мачты были невысоки и имели по одному широкому шпринтовому парусу. Мачта, поскольку невысока, надежно держалась без вант Все эти суда не имели постоянных размеров и строились такой величины, какая была удобна владельцу.

Назначение сойм было различным. На них ловили рыбу, перевозили крупную кладь, доставляли на Валаам (и даже на Соловки) паломников. По данным русских источников, крупные соймы проходили большие расстояния и с торговыми целями совершали плавания в Аборфорст и Стокгольм. Судя по описанию очевидцев, ладожские соймы имели надежную крепкую конструкцию, были легки на веслах и не боялись встречных ветров.

Ознакомившись с этими материалами, мы с моим другом Андреем Боевым загорелись идеей построить такую лодку и обойти на ней вокруг Ладоги. Но у нас не было главного - чертежей и мастера, который бы взялся воссоздать древнюю сойму. Тогда мы отправились в самые отдаленные уголки Ладоги, где надеялись отыскать людей, знакомых с подобными лодками Остров Коневеи, Залаам, Сортавала... Здесь мы встречали в основном катера и самодельные яхты. Иногда попадались обычные деревянные лодки, ничем не напоминающие описание соймы. Ладожские рыбаки, узнавая, что мы ищем, удивлялись: "Двухмачтовая лодка? Забудьте. На парусах здесь давно уже никто не ходит".

В конце лета мы с Андреем добрались 40 глухой деревеньки Сторожно, расположенной на юго-восточном побережье Ладоги. Настоящий рыбацкий поселок. Кругом развешаны сети. Вместо окон в некоторых домах стоят иллюминаторы...

Лодками интересуетесь? - спросил нас один из жителей, видя, что мы разглядываем перевернутый челн.

Соймами, - ответила.

Через пять минут мы сидели у нашего нового знакомого, и он рисовал нам именно то, что мы так долго искали. Из под его огрубевшей руки выходили изящные линии корпуса. Его рисунок парусного вооружения двухмачтовой лодки точно совпадал с тем, о чем писал Андреев: такое же расположение мачт, такое же шпринтовов вооружение...

Я ходил на соймах еще мальчишкой, - рассказывал старик. - Это были самые надежные суда на всем озере. Уж будьте уверены! Какая лодка выдержит на Ладоге семибалльный шторм? Только сойма! Бывало, застанет тебя в озере непогода, кругом волны бушуют, а в сойму не попадает ни капли... Такие вот были лодки... Только здесь вы сойм не сыщите, да, наверное, нигде их уже нет.

В октябре 1994 г., когда я уже думал отложить наши поиски до будущего лета, мне сообщили, что в южном Приладожье на реке Сясь живет лодочный мастер Александр Калягин. Мы тот час отправились к нему, но не застали - хозяин был на охоте. Чтобы скоротать время, прошли вдоль берега и наткнулись на деревянную. А лодку, сделанную, как и соймы, "внакрой" и с очень хорошими обводами. Конструкция этой лодки, приспособленной под мотор, явно была отголоском той далекой эпохи, когда в ожидании попутного ветра люди неделями сидели на берегу.

Александр Степанович, вернувшись, объявил нам. что готов взяться за любое судно. но ему нужен чертеж. "И не забудьте - две тысячи медных гвоздей", - добавил он.

Так или иначе, но от идеи шить лодку традиционным способом - корнями можжевельника - пришлось отказаться. Это слишком трудоемкое занятие, да и наш мастер никогда таким способом лодки не шил... Судя по материалам раскопок, в Новгороде в X-XI веках в большом количестве выделывались четырехгранные железные гвозди, но в судостроении они применялись редко: это объяснялось тем. что в соленой воде гвозди быстро ржавели и разрушали обшивку. Корни же наоборот, разбухая, делали корпус водонепроницаемым. Наши медные гвозди были хорошей заменой корням можжевельника, и вместе с тем мы не так уж далеко отходили от истории: техника применения медных заклепок была широко развита в средневековой Ирландии, стальными же заклепками крепили свои суда викинги.

Уже вплотную занимаясь поисками материалов, я понял, что строительство крупной парусной лодки требует немалых средств, и мы вдвоем вряд ли осилим этот проект. Думаю, затея с соймой так и осталась бы на бумаге, если бы в это трудное время нас не поддержал хирург одной из питерских больниц Виктор Донское.

Через полгода я вернулся к Калязину с 40 килограммами медных гвоздей и с чертежом. Он был выполнен ведущими специалистами Военно-Морского музея Л. Ларионовым и Г. Атавиным и представлял собой реконструкцию 11-метровой шестивесельной соймы.

Нашего покроя, ладожского, - деловито сказал Александр Степанович, разглядывая чертеж.

Теперь осталось заказать 13-метровые еловые доски, чтобы набрать лодку из цельного материала. Стыков на поясьях ладожские мастера старались не делать: такие корпуса слабее по конструкции и могут быстрее дать течь. В поисках подходящих досок мы объездили несколько лесхозов и только в одном нашли пилораму, которая могла пропустить 11-метровые стволы. Это и определило длину нашей будущей соймы - 9.45 м (при ширине 3.15 м).

Наконец в июне 1996 г. наступил долгожданный момент закладки соймы. Ее конструктор - известнейший судомоделист Геннадий Атавин открыл шампанское и "освятил" обтесанный топором киль.

Мастер строил лодку практически в одиночку, совмещая эту работу с сенокосом и уходом за лошадьми. Иногда помогал его сын Ваня, да и мы старались приезжать сюда каждые выходные.

Когда киль был уже готов, мы запрягли лошадей и отправились в лес за форштевнем. Нужен был корень с крутым изгибом, и притом определенной толщины, без трещин. За два дня пришлось пересмотреть много деревьев, прежде чем нашелся подходящий вариант. Как только оба штевня заняли свои места, Калязин поставил в носу и корме два мощных лекала и начал притягиваться к ним обшивочные доски, скрепляя и между собой заклёпками. Это был самый ответственный этап: "как положишь первые доски, так и пойдут остальные", - частенько говорил мастер.

Когда мы с Андреем взялись клепать обшивку, то оказалось, что это не так просто. Мягкие отожженные гвозди гнулись под ударами молотка, упрямо не желая входить в дерево. Сноровка пришла постепенно, вместе с уверенностью, что мы это можем делать.

К сентябрю уже была готова половина корпуса. Изящные обводы копии древнего судна бросались в глаза всем, кто приходил на нашу маленькую верфь. Осенью темпы работ увеличились. Мы заготовили мачты, шпринты и весла. Александр Степанович закончил обшивку, и начал вырезать шпангоуты. В чертежи заглядывал редко. Если он замечал, что я "пробую на прочность" какую-либо часть соймы, то говорил: "Не сомневайся, лодка будет славная, первый шторм - мой!".

Тем временем наступил 1997 год. И мы решили, что. если сойма выдержит испытание Ладогой, мы отправимся по пути Великого Посольства Петра I - в Голландию и Англию. Ведь лодок подобного типа Западная Европа еще не видела. Чтобы подготовить лодку к столь дальнему плаванию, надо было пересмотреть некоторые особенности ее конструкции. Эту работу взял на себя яхтенный капитан Владимир Милославский. По его совету, мы увеличили высоту борта - добавили по одной доске, и определили место для каюты. Для безопасности было решено и ограничить площадь парусности. В конце концов остановились на гроте площадью - около 14 м 2 и фоке - 8 м 2 . В штормовую погоду открытая часть соймы закрывается тентом. Лодка оснащена десятиместным спасательным плотом, сигнальными ракетами и судовой УКВ-рацией .

Спуск соймы на воду и испытания прошли в июне, затем состоялся первый поход по святым местам Ладожского озера с посещением Валаамского и Коневецкого монастырей.

Сойма получила свое имя в честь основателя Коневецкого моностыря - Святого Арсения, и там же у монастырского причала была освящена.

Летом 1998 года команда "Святого Арсения" планирует совершить переход до английского города Портсмута, куда нас пригласили представители Национального Королевского Музея.

Для успешного проведения сорокадневного плавания необходимо 2500 долларов США.

Мы надеемся на помощь тех. кому интересно то, что мы делаем. Мы поднимем наш флаг на самом краю Европы!

Примечания

Характеристики:

Чертежи традиционной народной лодки «Сойма» были разработаны на основе эскиза, опубликованного в книге Г.В. Эша «Руководство для любителей парусного спорта», изданной в Санкт-Петербурге в 1895 году.

Конструкция корпуса лодки аналогична конструкции шлюпок и рассчитана на суровые условия эксплуатации, поэтому она прекрасно подходит не только для отдыха на воде, но и для рыбалки и рыбного промысла.

Корпус соймы имеет вельботные обводы, т.е. острые нос и корму. Основным материалом для изготовления деревянного корпуса лодки является отборная судостроительная сосна. Продольный набор корпуса выполняется ламинированным. Обшивка - внакрой на медных гвоздях-заклепках, шпангоуты гнутые. Металлические детали изготавливаются из конструкционной стали. Для соединения деталей корпуса применяются оцинкованные болты и шурупы.

Корпус соймы снаружи грунтуется свинцовым суриком и окрашивается масляными красками, а изнутри пропитывается натуральным льняным маслом и покрывается олифой. Альтернативным вариантом является традиционная пропитка лодки изнутри и снаружи смесью льняного масла, древесной смолы и скипидара. Стальные детали имеют эпоксидное покрытие.

Сойма комплектуется шестью вальковыми веслами, рулем с деревянным румпелем, двухмачтовым шпринтовым парусным вооружением.

На лодке возможна установка стационарного двигателя в комплекте с валопроводом, системами и дистанционным управлением. Двигатель устанавливается в кормовой части под кожухом.